Политолог, член президентского Совета Эмиль Паин. Иллюстрация: svobodanews.ruОфициальный сайт президентского Совета по правам человека и развитию гражданского общества опубликовал заявление
Политолог, член президентского Совета Эмиль Паин. Иллюстрация: svobodanews.ruОфициальный сайт президентского Совета по правам человека и развитию гражданского общества опубликовал заявление члена Совета Эмиля Паина , в котором тот осудил предложения рабочей группы по исторической памяти Совета, которые объединены в программу по «детоталитаризации» («десталинизации») России. Приводим текст заявления Паина полностью:
«Почему программа «Об увековечении памяти жертв тоталитарного режима и о национальном примирении» не может служить национальному примирению в современной России.
Представляю себе, сколь неблагоприятными для меня будут последствия такой оценки. Догадываюсь, какие ярлыки могут нацепить на меня люди моего же круга, мои товарищи, чьим мнением я дорожу. И все же пишу это, считая свободу профессиональных оценок высшей ценностью.
1. Увековечение памяти жертв тоталитарного режима и национальное примирение — это разные задачи, в нынешних условиях плохо совместимые.
Я за увековечение этой памяти прежде всего в целях напоминания нынешнему и будущим поколениям об угрозах, которые связаны с тоталитарным режимом. Считаю особенно важной, ту практическую часть программы, которая предполагает рассекречивание архивов.
Я поддерживаю увековечение памяти жертв тоталитарного режима, потому что это в интересах значительной части российского общества, той, для которой дороги ценности прав человека. Несколько поколений выдающихся представителей этого слоя общества мечтали о таком увековечивании, и они достойны того, чтобы их мечты воплотились в жизнь. Не вызывает ни малейших сомнений предусмотренная проектом программы задача создания нормальных жизненных условий для тех, кто остался в живых из числа жертв политических репрессий.
Вместе с тем, на мой взгляд, не имеет оснований попытка соединения в одной программе двух разных задач увековечивания памяти жертв тоталитаризма и национального примирения.
Социальный слой, заинтересованный в осуждении тоталитарного режима, никогда не был большинством населения России, и сегодня, к сожалению, он явно уступает по численности тем, кто позитивно или безболезненно относится к тоталитарному прошлому, к Сталину и к сталинизму. Нет необходимости доказывать сам факт того, что десталинизация не является ныне предметом общенационального консенсуса в России.
А может ли эта программа изменить общественные настроения, воспитать новые ценности, расширить социальную базу поддержки модернизации? Мой ответ: в ближайшие годы не сможет, напротив, она способна лишь усилить разногласия.
2. История — плохо
2898
й объединитель
История как повествование о прошлом пластична — она всегда предмет трактовок. Чем острее споры об актуальных проблемах, тем выше вероятность, того, что спорящие будут опираться на разные фрагменты из истории и разные же их оценки. Почти все известные этнические конфликты опирались на аргументы так называемого «исторического права», в изобилии представляемые каждой из противоборствующих сторон. «Куликовская битва», «взятие Казани», «покорение Сибири» и даже изгнание поляков из Кремля, послужившее основной для установления «Дня народного единства», — все эти события единства не обеспечивают, поскольку по-разному оцениваются разными этническими и социальными группами. Государство придумало праздник «День народного единства», а теперь ежегодно его боится, загодя стягивая силы ОМОНа в ожидании «Русского марша». Ничего не изменится от того, что этот день переименуют так, как это прописано в рецензируемом проекте.
Авторитет государства в исторических дебатах не перевешивает в нынешние времена частные мнения, поэтому претензии нашего государства на роль эталона единственно верных исторических оценок мне кажется анахронизмом. Созданная государством «Комиссия по борьбе с фальсификацией истории» — это откровенное сталинистское лобби в российской исторической науке. Авторы рецензируемого мной проекта предлагают создать в противовес этому лобби другое, которое должно готовить «политико-правовую оценку преступлений прошлого — в форме официальной декларации…». В этом случае государство действительно станет похожим на двуглавого орла: одна голова будет оценивать преступления тоталитаризма, а другая — осуждать эти оценки как фальсификацию.
Вообще представление о возможности постсоветских государств эффективно воздействовать на массовое сознание с помощью манипуляции символами не подтверждается на практике, а надежды на достижение с помощью таких манипуляций национального единства и вовсе оказываются иллюзорными. В соседней Украине в течение пяти лет (2005-2100 гг.) осуществлялась программа символической десоветизации. Это была действительно грандиозная программа. Она включала в себя: строительство десятков новых памятников и мемориальных комплексов; акции низвержения и переплавки старых памятников советским вождям; выступления и указы президента В. Ющенко, связанные с коммеморативной программой, и др. Ее результат — углубление национального раскола, возросшее идеологическое противостояние регионов, включавшее войну за память и памятники (если во Львове торжественно открывали памятник С. Бандере, то в Симферополе, на местные средства, сооружали памятник советским гражданам, жертвам бандеровцев). В Киеве памятник Ленину так и не удалось демонтировать, и он стоит рядом с идейным врагом — комплексом памятников Майдана Незалежности. О результатах десоветизации можно судить по материалам свежего исследования Research & Branding Group, посвящённого исторической памяти. Оно показало, что граждане Украины более позитивно относятся к советским героям (например, к Ю. Гагарину — 83%, маршалу Г. Жукову — 60% позитивных оценок), чем к любому из национальных героев этой страны, изображенных на ее денежных знаках. Громадные усилия и затраты государства по целенаправленному изменению исторической памяти во многом оказались бросовыми.
Кто-то может указать на денацификацию Германии и демилитаризацию Японии в качестве примеров успешных усилий государств по изменению базовых идеологических установок своих граждан. Но оба эти примера характеризуют ментальные перемены, происшедшие в исключительных условиях оккупации этих стран и не столько вследствие государственных усилий. Решающую роль сыграл сам факт сокрушительного и страшного поражения страны в войне, побудившего нации возложить вину за напрасные потери на элиту, проводившую соответствующую идеологию.
Во многих других странах, не переживших таких исторических потрясений, изменение национальных стереотипов происходило без целенаправленного и форсированного вытравливания какой-то идеологии из исторического сознания. Во Франции не было ни деякобинизации, ни денаполионизации, тем не менее гражданское и демократическое сознание и отрицание терроризма в целом утвердилось. Успешными оказывались технологии, не использовавшие негативных оценок прошлого. Например, многим европейским государствам пришлось преодолевать имперский синдром в процессе институционального перехода от империй к государству-нации. И делали они это с помощью «замещающей терапии». Великобритания выкупала идею империи с помощью создания Содружества наций, Франция после де Голля — с помощью демонстрации особой активности по созданию объединенной Европы. Германия — с помощью идеи объединения «оси» и «веси», т.е. восточных и западных немцев.
3. От истории к современности, от символики к прагматике
Мой главный вывод состоит в том, что программа увековечения памяти жертв тоталитаризма может быть полезной и успешной, если:
· отбросит свою претензию на национальное примирение и откажется от